К 25"летию Сталинградской битвыФ едор Лещетный, шофер одного из минометных полков Сталинградского фронта, загрузил ранним утром на железнодорожной станции Балашов автомобиль «лимонами», как он ласково называл мины, и повез их по трудным военным дорогам к своим огневым позициям. Путь не близкий, около четырехсот километров. Ухабы, выбоины. По кабине стучит осенний дождь. Он идет уже третьи сутки. Под колесами раскисший чернозем, тяжелый, липкий. Колеса вязнут, то и дело буксуют. Не помогают им даже цепи. Что ни овраг, ни низина, то залитое водой мутное болото. На таких местах стоят дежурные тракторы-тягачи. Они вытаскивают застрявшие машины. Но «пробки» настолько велики, что тягачи не управляются их рассасывать. В ожидании очереди многие водители разводят костры, греются, сушат одежду, готовят пищу. Лещетному ждать некогда, на вес жизни товарищей каждая минута: на позициях даже по строгому лимиту боеприпасов осталось не больше, как на три дня. А лимит скромный — шестнадцать мин на ствол. Шестнадцать мин при таком горячем бое — слезы! Друзья, наверно, «загорают» возле своих батарей и ждут не дождутся его, Лещетного, — думает Федор . И злится на дорогу, на погоду, из-за которой приходится брать каждый километр приступом — где в объезд, где с помощью сноровки. Иногда и ругнет нерасторопного тракториста: — Цепляй мою машину, растяпа, видишь — мины! — И трактористы цепляют, вытаскивают. Руки, ноги онемели, ноют. В поясницу словно кто гвоздь забил — не повернуться. Наступила четвертая бессонная ночь. Глаза слипаются, свинцовая голова падает на руль как подрубленная, и, кажется, нет сил дальше вести грузовик. Но Федор вспомнит о товарищах, подумает, как им трудно остановить рвущихся к родной Волге озверелых фашистов, и мускулы снова наливаются силой, в сердце закипает ярость. Гнева и ненависти накопилось за полтора года войны у Лещетного столько, что кажется, если бы мог, всем гитлеровцам горло перегрыз. Он видел спаленные фашистами родные украинские села, тысячи бегущих от врага, обезумевших от горя женщин, детей, стариков. В одной станице Федору пришлось доставлять в полевой госпиталь изуродованных ребятишек: немецкий самолет сбросил бомбу на школу. ...К утру подул холодный северо-западный ветер. Д ождь прекратился, тучи поднялись, небо высветлилось. Заморозок прихватил грязь, подернул лужи хрупким мутным льдом. Дорога окрепла, машина побежала веселее. И вдруг колонна, остановилась, словно замерла. Ф едор увидел, как из автомобилей стали выскакивать люди. Они, пригибаясь, бежали в степь, ложились. Федор тоже мигом выкатился из кабины. Над головой с воем пролетела стая немецких самолетов. Степь заухала, застонала. С косогора ударили наши зенитные пушки и пулеметы. Небо трещало, ломалось. Фашистские самолеты крутились над колонной, обстреливали, бросали бомбы. Ф едор заметил, как впереди колонны заиграли язьжи пламени. Справа от него раздался взрыв, послышались стоны раненых. Наши зенитки заработали еще чаще и ожесточеннее. Бомбежка внезапно прекратилась. Это понял шофер, когда, подбегая к своей машине, увидел, как один за другим стали исчезать вражеские самолеты. Колонна опять двинулась вперед. Чем ближе к позициям, тем, кажется, длиннее становились километры. Вот уже слышен сплошной неумолчный грохот нашей артиллерии. Навстречу чаще и чаще идут раненые. На бинтах видны черные разводы запекшейся крови, глаза усталые, измученные. Рев орудий уже потерял свою слитность, как бы раздробился, рассыпался. Слышны только голоса отдельных пушек. Они стоят на взгорье в ряд, даже не замаскированные и изрыгают огонь с оглушающим громом. Привычная, повседневная обстановка! Но Федор заметил, что эч те дни, пока он отсутствовал, пушек и минометов стало намного больше. Значит; шоферам прибавится работы. Наконец показались знакомые, ставшие родными блиндажи. Почти рядом с ними — минометные позиции. Первым увидел Федора командир батареи лейтенант Нефедов. С радостными криками к грузовику прибежали солдаты. Они почти вынесли водителя на руках, стали обнимать, поздравлять с успешным рейсом. Кто-то потащил его в блиндаж обсушиться, обогреться. В тепле Федор быстро заснул и не слышал ни минометной стрельбы наших батарей, ни рвущихся вражеских снарядов. А поздним вечером подлечил, заправил автомобиль и снова отправился за опасным грузом... Это лишь один и, наверное, не самый трудный рейс. Осенью ив начале зимы 1942 года, когда битва на Волге приобретала все больший размах, когда советское командование готовило силы для перехода в решительное контрнаступление,