9 сентябряДень танкистовСТАЛЬНАЯ КРЕПОСТЬДвадцать третьего апреля 1945 года в двадцать два часа тридцать минут Москва салютовала войскам 1-го Украинского фронта, ворвавшимся с юга в столицу Германии Берлин, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий. Фейерверки, озарявшие вечернее московское небо, предвещали близость долгожданной победы. В войсках, добивавших фашистского зверя в его логове, царил небывалый политический и боевой подъем: советские воины хорошо понимали, что за их действиями с неослабным вниманием следит весь мир. И это наполняло их неукротимым боевым духом, рождало многочисленные подвиги. ...Та апрельская ночь в Берлине выдалась безлунной. Моросил мелкий дождик. Безмолвные громады домов, темные щели улиц казались фантастическими. Они то и дело освещались вспышками артиллерийских выстрелов. Гитлеровцы продолжали бешено обороняться. На одной из окраинных улиц города — приглушенный говор, полусекундное мерцание фонариков, лязг гусениц, команды, отдаваемые вполголоса. Все больше и больше танков на тротуарах у стен домов. Под покровом темноты советские танкисты готовятся к утреннему бою. — Смотри, дома будто скалы, а улички как ущелья, где тут развернуться? — говорит кто-то шепотом. — Ладно, бывало и похуже, — слышится в ответ. ...Заседание комсомольского бюро проходило внутри магазина «Курт Шпигель. Лучшая обувь в Берлине». Заслоняя ладонью .луч фонарика, чтобы свет не проник наружу сквозь разбитые окна, комсорг батальона читает заявление командира танка сержанта Николая Щукина с просьбой принять в ряды Ленинского комсомола. Гвардеец рассказывает свою короткую биографию, голос его срывается от волнения. — Вопросы к вступающему? — спрашивает комсорг. — Надо принять. Хорошо воюет Щу ­ кин, всему батальону известно, — слышится в ответ. Голосуют в темноте. — Против нет? — обращается комсорг. — Нет! Когда помощник начальника политотдела соединения по комсомольской работе вручил Щукину небольшую стального цвета книжечку с силуэтом В. И. Ленина, Николай взволнованно произнес: — Спасибо. Доверие оправдаю! Попрощавшись с политработником, Щукин взглянул на часы: было три ночи. Через два часа начинается бой. После дождливой, сырой ночи утро выдалось солнечное, теплое. Закончив последние приготовления, танкисты опустились в люки и двинулись вдоль улицы. На перекрестке боевые машины стали рассредотачиваться, прикрываясь развалинами зданий, высокими баррикадами, воздвигнутыми гитлеровцами из разбитых трамваев, автобусов, железнодорожных рельсов. Из окон, с балконов домов свисали белые флаги. Они явно не соответствовали устрашающим немцев геббельсовским плакатам, которые кое-где уцелели на заборах и стенах: «Sieg oder Sibirien!» («Победа или Сибирь!»). Скоро разгорелся бой. Танкисты продвигались вперед, стреляли по огневым точкам врага. Пробивая дорогу другим, на большой скорости шла машина Щу ­ кина. Наметанным глазом командир экипажа выискивал слабые места в фашистских баррикадах и, указывая направление, нажимал то на левое, то на правое плечо сидящего впереди механика-водителя. Вот еще одна баррикада. Из ее амбразуры высунулось хищное дуло противотанковой пушки, молнией блеснул выстрел. Вражеский снаряд, ударившись о броню башни танка, рикошетом отлетел в сторону. — Дави орудие! — крикнул Щукин механику-водителю. Тот прибавил газ, и машина круто полезла вверх. Раздался скрежет металла, лязг гусениц. Миновав смятую вражескую пушку, советский танк выскочил на перекресток и чуть не лоб в лоб столкнулся с гитлеровским самоходным орудием. Выстрел, другой. Вражеская самоходка, объятая пламенем, метнулась за стены разрушенного здания. Такая же участь постигла и три бронетранспортера с солдатами противника. В конце одной из улиц в правую гусеницу танка ударил фауст-патрон. Машина качнулась и завертелась на месте. — Ну вот и приехали, — проговорил механик-водитель, стирая со лба пот. — Это как сказать, — возразил Щукин и, нащупав через прицел фаустника, ударил по нему из пушки. На какое-то время вокруг воцарилась тишина. Николай приподнял крышку люка, но не успел высунуться — раздалась пулеметная очередь. Люк тут же захлопнулся. Некоторое время сидели молча, обдумывая создавшееся положение. Потом Щукин обратился к экипажу. — Пока фашисты не осмелели, — сказал он спокойно, — подведем итоги. Начали мы в пять утра. Теперь полдень. Намного ли продвинулись? Не очень. Д о рейхстага еще далеко. А чего добились? На счету кое-что есть: разрушили четыре» баррикады, подожгли самоходку, три бронетранспортера; пехотинцев не меньше роты положили... — А противотанковую пушку забыл?— улыбнулся механик-водитель. — Забыл, — признался Щукин. И, помолчав, громко сказал: — Танк временно превращается в неподвижную огневую точку. Продолжаем с фашистамиПрипав к окулярам орудийного прицела, командир искал места, где засел враг. И как только замечал какое-либо движение, открывал огонь. Гитлеровцы, решив расправиться с осажденным экипажем, подтащили орудие. Выпущен первый снаряд по советской машине, потом второй, третий. Внутри танка вспыхнуло пламя. Обжигая руки, танкисты затушили огонь. Очередные вражеские снаряды вывели из строя танковую пушку, затем и пулемет. Теперь надежда только на автомат и гранаты. В считанные секунды Щукин приоткрывал крышку люка и выпускал очередь по гитлеровцам, как только они приближались к машине. Вот Николай заметил фашиста, ползшего к танку с канистрой. «Поджечь хотят, сволочи», — пронеслось в голове. Мгновение, выстрел — и фашист уткнулся головой в кучу битого кирпича. Прошел уже не один час. В осажденной машине боеприпасы на исходе. Два неполных автоматных диска, пять гранат и двадцать пять пистолетных патронов — вот и все что осталось. Двое из членов экипажа — башнер и заряжающий — ранены. — Будем вести только прицельный огонь, иначе не выдержим, — сказал Николай механику-водителю. На некоторое время жизнь в танк?.. словно замерла. Осмелев, группа гитлеровцев стала ползком приближаться к боевой машине. Тут-то из люка полетели граната за гранатой. Восемь атак одну за другой отбили отважные танкисты. Более 60 трупов гитлеровцев насчитали наши воины, пришедшие на помощь героическому экипажу, превратив-бой.2