rn$rbzH. ПОГОДИНРАЗГОВОР об АВТОМОБИЛЕ, КОВАРНО ПРЕРВАННЫЙНЕ надо было ехать далеко — 250 несчитанных верст туда и обратно — из гор. Троицка на южном степном Урале к горе Магнитной, что лежит на Урал-реке. Подрядился возить меня по степям ямщик-татарин Темир, имя которого, между прочим, в переводе на наш язык означает „железо". Я его так и величал торжественно „железом", а он смеялся в ответ мне, и незаметно мы предавались веселым разговорам; от веселых тем переходили к серьезным и деловым, и однажды горячо диспутировали об автомобиле. Будучи в Троицке, я прочитал в „Правде" известные фельетоны тов. Осинского,— добросовестно передал их содержание Темиру; тот умно, понимающе слушал, иногда ниже на глаза надвигал шляпу, что было признаком большой сосредоточенности его, и, в конце-концов, сказал мне сердито: — Не годится!.. Ямщик... Как же иначе мог ответить он? Я же знаю, как жгуче ненавидят извозчики автобусы и таксомоторы, как часто в Москве они рассказывают мне о чудовищных катастрофах автобусов и такси, как виртуозно и, значит, страстно пугаются при этом. — Ты не думай,— заметил мне Темир,—что я тебе так говорю потому, что конями живу. Я не боюсь. Не скоро то будет. Я не боюсь. Я потому говорю, что из такого дела ничего у нас не выйдет. — Почему? Право, могут подумать читатели, что я тут присочинил, но люди, знающие наши путидороги отнесутся к этому с полным доверием. Лишь успел задать я свой вопрос ямщику, и он не успел мне ответить, как из плетеной кошовки вылетел мой чемоданчик, за чемоданчиком, тщетно сопротивляясь, скатился яв прохладную воду, и тут, лежа на животе в ничтожной речушке, вспомнил тов. Осинского и всю мудрость его. Мой чемоданчик уютно плыл по течению, его лениво догоняла пачка папирос, Темир сердито разговаривал с лошадьми, в общем, мы перевернулись в Черно-речке... Имеется такая река. Надо было делать круг в пятнадцать верст там, где есть плавно-покатый брод, но Темир думал проскочить здесь, где отвесно сбиты колесами берега и грозят каждому проезжему катастрофами. т- Режется здесь народ,— сокрушенно сказал Темир,— и в дожди — беда. Потом вспомнил он, ехидно усмехнулся и ответил на мой вопрос: — Вот почему не годится автомобиль. Чувствуешь? — Чувствую. — Садись животом на солнце,— посоветовал он деловито.— Скорее подсохнет.М33 О ЧЕМ ТУЖИЛ ВОЛОКОЛАМСКИЙ АГРОНОМТогда об автомобиле громко не говорили. Это считалось неприличным. И поэтому мы с волоколамским агрономом в его яропольской резиденции за вечер выдули большой самовар чаю и, отяжелевши окончательно, до точки, до корня не довели беседы о перспективах подмосковного животноводства. Агроном устало читал мне постановления сходов, рассказывал о контрольных товариществах, о намечающемся многополье, которое, как известно, ныне уже победило трехполку в Волоколамском уезде, об увеличении рогатого стада весело рассказывал мне агроном и время от времени вдруг потухал, скептически пережевывая губами, молчал. — Что это у вас за надрыв?— в шутку заметил я. — И вы попали в точку,— серьезно ответил он:— именно надрыв. У меня — „молочный уклон". Вообще-то я—полевод, но вот с этаким уклоном. И вот все мои устремления, все мои планы разбиваются, как куски хрупкого стекла, о... дороги. Он оживился. Встал. Вынул из шкапа тяжелую папку бумаг. Бросил это на стол.• Вот... —Наблюдения и труды нескольких лет его деятельности по деревням. Вот 13 страниц, исписанных его почерком,— история организации одной молочной артели в Смоленской губернии. Мучительный труд. Упрямая борьба с косностью крестьян, кропотливая работа, потом — поездки в губернию, закупка коров, полгода непрестанного труда и—три месяца работы молочной артели. — Распалось,— сказал он, захлопывая папку.— Я не могу спокойно вспомнить об этом. Сожрали все дороги. Рентабельность была так ничтожна, что я сам поторопился, как можно безболезненнее ликвидировать артель. Деятельность его в Яропольской волости Волоколамского уезда шла все время под знаком его „молочного уклона". Здесь так же, как ив Смоленской губернии, рост крестьянского хозяйства выходит на линию культурного товарного животноводства. — Хорошо,— говорит он,— приезжает ко мне крестьянин Петров и спрашивает: как быть? Я начинаю проповедывать ему травосеяние. Я отлично доказываю ему, как при наличии культурных злаков он сумеет получить высокий удой. Я могу посоветовать ему турнепс, брюкву и многое другое, и он согласится со мной. Да. Но вот он спрашивает у меня: а не помню ли я, сколько верст до станции Волоколамск ему нужно везти молоко. И только. Вот вам проповедь вся и идет на-смарку. Вот вам и турнепс, и брюква, и житняк, и все, что угодно. — Да,— заметил я ему,— но все-таки Яропольская волость не без вашего участия перешла на многополье. — Конечно, но не та эффективность, не тот доход, не тот рост, который можно бы было получить при других условиях. — В чем — они? — Нам нужны шоссе и... Он помолчал. ;— На первое время — пара автомобилей... полугрузовиков. Но тогда — это было года два назад — об автомобиле говорить считалось неумным, и мы грустно замолчали, согласившись, что автомобиль в деревне, очевидно, зафыркает при социализме.ПО САМЫЕ ПО УШИПрошлым летом в городе Коломне перевернулся автобус, поддерживающий сообщение между городом и пристанционным поселком. Такая была дорога. Мне довелось раз пять пропутешествовать автобусом по этой дороге, и я неизменно удивлялся спокойствию коломенских людей. Автобус кренило на борта, как утлую лодку в Каспийском море, когда она качается огромными вилами мертвой'зыби. Или кузов подымался, или вдруг шофер резко тормозил и черепахой проводил машину через ямы. Коломенцы говорили между собой: — Человек — не зверь, ко всему привыкает. Привыкли к этакой езде, а по началу страх брал. Впрочем, ребеночек лет трех, сидя у матери на коленях, временами хныкал и хватал мать за руки. — Страшно? — спросил яу него. Он зарылся лицом в колени матери. „Эх, — думалось тогда, — каковы же пути-досоги в коломенской деревне, ежели тут, между городом и вокзалом, переворачиваются автомашины". Недавно побывал яв Ново-Селовской волости .. Это, примерно, пять с половиной тысяч верст от Коломны, в Восточной Сибири в Красноярском округе. За 90 верст на железную дорогу возили крестьяне хлеб гужом. Кошмарный путь. Ямы следуют одна за другой на протяжении всех девяноста верст и каждая яма — п о ­ катая с наезженным спуском и под'емом — имеет глубину, примерно, в сажень. Волны. После десяти верст этакого варварского пути крепкий сибирский конь споткнется — дрожит и плачет. И груз — двадцать пудов.34